~writing the book~

[hameleon]

Глава первая:

* * *
В Серебелле только-только начался третий месяц осени, а грязные узкие улочки Новограда уже покрывал снег, промозглый и липкий, такой же серый, как и все в этом городе. Порывы ветра, завывающие в прямых, словно трубы, переходах между домами, превращали прогулку по городу в нечто практически невыносимое. Ветер забирался под воротники и шапки, обрушивал мокрый снег на головы тех редких горожан, которым по мере необходимости пришлось оказаться на улице в столь раннее время, когда часы на центральной башне еще и не думали гулко звенеть, провозглашая тем самым наступление утра. В основном, это были мелкие торговцы, сонные, как большие зеленые мухи, ползающие по грудам скапливающихся в тупиках отбросов; гетеры, возвращающиеся после бурной ночи с улицы Молитв и Удовольствий по домам; да одинокие, продрогшие до костей констебли, ожидающие конца своей смены. Еще близ часовни Спящего можно было повстречать одинокого понтифика, заунывно зазывающего в свою обитель редкого прохожего, да на улице Шепотов и Шорохов начиналось вялое оживление, ибо, как известно, обитающие там маги спят мало, и этот предутренний сумрак уже почитался у них за начало дня. В этот час воры и убийцы уже спали, завершив свою ночную деятельность, а нищие и попрошайки, забившиеся в ночлежки или просто подвальные помещения, еще и не просыпались.
Вода в Новоградском порту еще не начала покрываться тонкой корочкой льда у самой пристани, но рыба уже отошла от берега, поэтому рыбакам на своих утлых лодчонках приходилось заплывать все дальше и дальше, незаметно для себя выгребая из вонючих прибрежных вод прямо в открытое море. Лодки можно было повстречать либо ближе к рассвету, когда рыбаки уплывали на промысел, либо поздно вечером, когда они возвращались со своим скудным уловом. Сейчас же на пирсах, кроме пяти или шести облепленных снегом яхт, принадлежащих местной аристократии, да пары торговых кораблей, не было ни единого судна.
На подмостках одного из причалов, свесив ноги так, что они почти касались толщи мутной воды, сидел человек и вяло бренчал что то на своей потемневшей от времени китаре . Он был одет в простой суконный редингот кофейного цвета, шерстяные черные штаны, заправленные в полинялые от времени сапоги, и засаленную от времени треуголку. На вид ему можно было дать от двадцати пяти до тридцати лет, а черты лица его, раскрасневшегося от морозного ветра, особенно злого на пристани, можно было назвать даже привлекательными: прямой точеный нос, светло карие глаза, задумчиво глядящие вдаль из под бровей, мягкий изгиб рта. Однако сейчас под глазами его набухли мешки от явного недосыпания, слой двухдневной щетины покрывал его подбородок, а спутанные пряди волос, которые казались бы светлыми, не будь они такими грязными, выбивались из под треуголки и падали на лоб, создавая впечатление неаккуратности. Периодически переставая бренчать, человек добывал из кармана редингота небольшую жестяную флягу и прикладывался к ней, после чего в воздухе на некоторое время зависал запах крепкого дешевого алкоголя.
От столба потухшего масляного фонаря, покрытого черной облупившейся краской, отделился силуэт человека, облаченного во все черное. Человек этот, практически беззвучно переступая ногами, подобрался к сидящему на подмостках и, еле заметно растянув губы и усмешке, прикоснулся затянутой в черную перчатку ладонью к его плечу. Сидящий поперхнулся, выронил флягу с китарой и резко подался вперед, чуть не упав в воду. Человек в черном удержал его за плечо и рассмеялся уже открыто.
– Успокойся, Финн, это всего лишь я, – мягким, похожим на кошачье мурлыканье голосом, произнес он. Тот, кого называли Джоранделом Финном, уличный кифаред по профессии, обернулся и выразительно покрутил пальцем у виска.
– Ты, Натинел, видать совсем ополоумел, так пугать! – воскликнул он. – А если бы я и впрямь упал? – грубо вырвав свое плечо, Финн нагнулся, поднимая китару с досок причала и тщательно осматривая ее: не оборвалась ли струна, не отбилось ли что то у его единственного средства для зарабатывания себе на жизнь.
Натинел Вронски, ничуть не смутившись грубой реакцией приятеля, убрал руку и присел рядом с Джори на корточки. Он поднял флягу, оброненную кифаредом, встряхнул ее и, убедившись, что там еще что то осталось, пригубил содержимое, после чего скорчил брезгливую мину и закашлялся.
– Эй, приятель, не слишком ли ранний час, чтобы надираться такими помоями? – поинтересовался он, вытирая рот рукавом черного сюртука. – Я бы не рискнул пить это дерьмо даже в свой последний час!
– Не твое дело, – буркнул Финн, забирая у того флягу и вновь к ней прикладываясь. – Хочу – пью, захочу – прыгну в воду и примусь ловить рыб руками, тебе то какая разница?
– Не кипятись, – примирительно произнес Натинел. – Давай-ка, вместо того чтобы глушить эту ослиную мочу, пойдем лучше в кабак, где можно заказать что нибудь получше твоего пойла.
– Где ты видел в такой час открытый кабак? – мрачно усмехнулся кифаред.
– Нигде, – согласился с ним Вронски, – но это, – в пальцах его правой руки словно по волшебству возникла купюра значительного номинала, – это, мой друг, открывает любые двери, а уж двери в «Приют Ушедших Лет» – и подавно!
– Где разжился? – подозрительно смотря на приятеля, поинтересовался Джори.
– Потом, неохота на морозе рассказывать, – уклонился Натинел, помогая другу подняться.
Вместе они являли собой странную пару, две противоположности по внешнему виду своему, характеру и образу жизни. В отличие от светловолосого Финна, Натинел был шатеном, а его светло-серые поблескивающие в сумерках глаза чем то напоминали глаза хищной птицы, цепкие, хитрые. Они как нельзя правильней соответствовали избранной Вронски профессии: ведь Натинел был вором, молодым, но уже подающим большие надежды. Несмотря на то, что он был лет на пять моложе своего приятеля, черные одеяния его, помогающие сливаться с тенью плохо освещаемых улиц, делали его лицо старше, а часто – и более зловещим, нежели оно было на самом деле. Хотя по характеру своему Вронски был гораздо более открыт и дружелюбен, чем Джори, вечно мрачный и постоянно пребывающий в творческой депрессии.
Здесь, в порту, утренний снег еще не успел превратиться во влажную слякоть, и маслянисто поблескивал рыхлым розоватым светом, отражающимся в ледяных крупинках от редких масляных фонарей. Воздух пах сыростью, мясными пирожками с прогорклым маслом и мятными пастилками, которые жуют уличные торговцы, чтобы не отпугивать вонью изо рта потенциальных покупателей. Джори вздохнул полной грудью, потом посмотрел на флягу, которую все еще держал в руке, поморщился, и вылил остатки ее содержимого прямо на снег. Натинел одобрительно кивнул.
Найти кэб в такую рань не было никакой возможности, а дорогостоящими мобилями приятели не владели, поэтому брести от портовой улицы Ушедших Кораблей до родной Натинелу улицы Спрятанных Воспоминаний пришлось пешком, благо находились эти места почти рядом, и прогулка заняла у друзей не более часа. Все здесь – и мутные, подернутые ажурной сеточкой паутины окна скособоченных домов; и проплешины заброшенных парковых аллей с хмурыми, укутанными снегом деревьями; и разбитые фонари и озаренные понимающими ухмылками лица бродяг, высунувшихся из подворотни, – все напоминало Вронски о том славном времени, когда он в первый раз сбежал от вечно пьяной матери и долго бродил по Новограду, пока окончательно не заблудился. Порой ему казалось тогда, что он очутился в сказке, но он постоянно помнил, что сказка это вовсе не добрая, а очень даже страшная. И только здесь, на улице Спрятанных Воспоминаний Натинел ощутил странное умиротворение: добравшись сюда в первый раз, он так и не покидал это место навсегда, очень часто возвращаясь, чтобы отдохнуть от гнетущего напряжения, постоянно преследовавшего любого из жителей столичного города, будь он честный человек или же преступник.
Джори не разделял любви своего друга к этому воровскому убежищу. Свою приязнь Финн хранил для тех шумных мест, где круглые сутки слух терзает разноладная музыка, где разгулье и смех перемежаются с восторженными воплями и сладкими стонами, где вино льется рекой, и возбужденные им горожане щедро отсыпают купюры тому, кто сумеет ублажить их задорной песенкой. Короче, своим домом Джори считал улицу Молитв и Удовольствий. Но сейчас, когда дешевое вино билось в голове с вызывающей тошноту занудной болью, Финн был совсем не прочь посетить «Приют Ушедших Лет» – излюбленное местечко Натинела.
«Приют Ушедших Лет» – это старое, когда то окрашенное темно синим, но теперь изрядно выцветшее здание. Посторонний человек, проходя мимо этого кабака, скорее всего и не заглянул бы внутрь, опасаясь, что ветхая крыша упадет ему на голову. Однако впечатление это было обманчивым, ибо за старой краской таилась крепкая каменная кладка, а заброшенность кабака играла лишь декоративную роль. Если бы посторонний человек пригляделся как следует, он бы заметил, что дорожка на подступе к главному входу чисто выметена и посыпана темно рыжим песком, чтобы посетители кабака не оскальзывались, в перекошенные окна вставлены крепкие чистые стекла, да и сама дверь, которую сверху украшает деревянная вывеска с названием кабака, вовсе не такая уж старая, как кажется с первого взгляда.
Вронски придержал тяжелую дверь «Приюта Ушедших Лет», пропуская Финна вперед. Войдя, кифаред зажмурился от ударившего в глаза неожиданно яркого света, а, чуть пообвыкнув, принялся живо оглядываться. Кабак практически не изменился с того времени, как Джори был здесь последний раз: те же обитые темным деревом стены, те же тяжелые низкие столики со светильниками в центре, тот же мерно потрескивающий пламенем огромный камин, возле которого какой-то сгорбившийся старик что то живо рассказывал развесившим уши юнцам… разве что выбор вин на полках за барной стойкой стал чуть побольше, да розовощекая, вечно румяная толстуха Старая Эллия, хозяйка кабака, стала выглядеть чуть чуть старше.
– Натинел, сынок! – воскликнула она, торопясь к друзьям, на ходу вытирая руки о засаленный передник и улыбаясь во весь рот, выставив напоказ несколько золотых зубов. – Где ж ты пропадал то? Столько времени тебя не видела…
– Всего лишь пару месяцев, сударыня Эллия, – весело подмигнул ей Вронски. – А ты, никак, уже соскучилась по моим проделкам?
– Упаси тебя Мать-Блудница! – отшатнулась Эллия, шутливо осеняя себя кругообразным знамением. – Мне хватило того, что ты натворил тут в прошлый раз!
– А что он натворил? – вмешался Финн, недовольный тем, что на него не обращают внимания.
– Ну, после того, как он ворвался сюда, таща на хвосте пару констеблей… Постой, а ты кто такой? – осеклась кабатчица, пристально разглядывая опухшее лицо Джори своими блеклыми подслеповатыми глазами. – Ох не Финн кифаред ли сюда пожаловал?
– Он самый, – ухмыльнулся Натинел, пихая приятеля в бок. – Я подобрал его в порту, где он пил дешевое вино, смотря в холодную воду.
– Значит, замерз, да и голова, верно болит, – профессионально отметила Старая Эллия. – Знаю я, что поможет от этого… Ну ка садитесь оба за стол, сейчас я кликну девочек принести вам кое чего съестного.
– Ты как всегда добра, Эллия! – рассмеялся Вронски и, чмокнув старуху в щеку, незаметно для остальных засунул ей в карман фартука пару купюр.
– А ты как всегда щедр, прохвост! – блеснула зубами кабатчица, спеша обратно за стойку.
Друзья сели за угловой столик, что располагался ближе всех к камину, оставаясь при этом в тени; и вскоре молоденькая девушка раттуска , широко зевая спросонок, принесла им большое блюдо с рассыпчатым картофелем, мясо, порезанное мелкими кусочками, погруженными в густую острую подливку, две кружки эля и горячий травяной напиток для Финна, что очищает разум и облегчает душу. Кинув девушке пару мелких купюр, Натинел принялся за еду, а Джори, отпив глоток травяного настоя и заметно поморщившись, с любопытством уставился на Вронски:
– Рассказывай!
– Да чего там рассказывать, – невнятно пробормотал его друг, ни на секунду не отрываясь от еды. – Помнишь того торгаша, что обозвал меня уличным ворюгой и прогнал прочь от своей лавки?
Финн кивнул.
– Так вот, – Натинел весело оскалился, – я и доказал ему, что никакой я не уличный ворюга, а намного выше этого! Залез к нему в дом – подумаешь, там всего то и было, что один высокий каменный забор да пара охранников у дверей: разве это дело? Даже собак не было!
– И каково его жилище? – поинтересовался Финн, принимаясь за мясо.
– Так себе, – пожал плечами вор. – Я уж было решил, что торгаш не слишком то богат, но, обследовав пол в его спальне, наткнулся на пару неплотно прибитых досок, под которыми обнаружился тайник с безделушками. И безделушек, скажу, там было препорядочно! А еще, – тут Натинел ухмыльнулся, – я взял бумагу и ручку, и оставил торговцу небольшую записку. Черкнул что-то про близкий час расплаты и рекомендации по подготовке в отправлении души к Первенцу. В общем, если он не испугается до икоты, то я – не я!
Кифаред фыркнул, едва не подавившись куском мяса, и поспешно принялся запивать еду элем.
– Представляю, что он решит наутро, – проговорил Финн, отсмеявшись. – Наверняка заподозрит в воровстве кого то из конкурентов, подославшего ему в дом своего человека. И уж точно теперь и псов себе заведет, и охрану увеличит, а ведь все равно каждую ночь будет трястись в ожидании убийцы!
Натинел сделал страшное лицо.
– Может, я еще как нибудь и загляну к нему, – зловеще прошептал он. – И оправдаю его ожидания!
Джори подозрительно посмотрел на своего друга, пока тот, выдержав должную паузу, не рассмеялся.
– Шуточки у тебя, – буркнул кифаред. – Не поймешь, где правда, а где просто выпендриваешься!
– Талант, – вор скромно потупил глаза, тщетно стараясь скрыть лезущую на лицо ухмылку. Финн дружески хлопнул его по плечу.
– Ладно, – внезапно Натинел сделался абсолютно серьезным. – А теперь рассказывай, что тебя довело до того, чтоб напиваться в порту с утра пораньше. Я ж тебя знаю, без причины ты бы до этого не опустился.
Вздохнув в ответ, Финн откинулся на спинку стула и, вытащив из кармана кисет с табаком и небольшую трубочку из вишневого дерева, закурил. Лицо его стало задумчивым, взгляд затуманился.
– Видишь ли, – начал он и замолк, отвлекшись, чтобы выпустить изо рта сизоватое колечко дыма. – Есть одна прекрасная барышня…
– Натинел! – в этот момент раздался пронзительный визг со стороны лестницы, ведущий на второй этаж «Приюта Ушедших Лет».
– Красотуля моя! – Вронски моментально вскочил, развернулся и бросился к ярко накрашенной девице неопределенного возраста, на ходу раскрывая объятья. Та, еще раз взвизгнув, спрыгнула с верхних ступенек лестницы прямо ему на руки, прижимая лицо вора к своей пышной груди. Джори прищурился, мысленно оценивая девушку. Она была на голову выше Грика, впрочем, не отличающегося совсем уж высоким ростом, а острые каблуки на сапогах из крашеной в ярко красный цвет кожи делали ее еще выше. Она была одета в широкую красно желтую юбку в клетку, едва закрывающую щиколотки, корсет и белую блузку с расстегнутым воротом, откуда виднелась масса разнообразнейших бус. Мочки ушей девицы оттягивали вниз тяжелые серебряные серьги, а голову венчала шапка огненно рыжих волос, из которых выглядывала пара небольших заостренных рожек, обозначая девицу как полукровку-таураску . Подведенные черной сурьмой глаза и сами казались почти черными, а полные губы, щедро намазанные красным, обнажали в улыбке ослепительно белые зубы. Приглядевшись, уличный певец решил, что гетера, как он предположил профессию девицы, моложе даже самого Натинела, но броская одежда и макияж делали ее лицо более старым, нежели оно было на самом деле.
Звонко чмокнув девицу в щеку, Вронски осторожно поставил ее на пол и подвел к столику, где восседал Финн.
– Знакомьтесь, – предложил вор. – Это Джорандел Финн, прекрасный кифаред и просто мой старый приятель. А эта барышня – Марилла Тремен, по прозвищу Красотуля.
– Привет, милый, – улыбнулась певцу девушка.
– Не в моем вкусе, к сожалению, – ответил Финн, приподнимая брови и ожидая его реакции Натинела. Тот лишь едва заметно улыбнулся, а вот Красотуля тут же набросилась на Джори чуть ли не с кулаками.
– Ты за кого меня принимаешь, бренчалка недоделанная?! Думаешь, расселся тут, и значит все можно, да? Вот сейчас как надену тебе тарелку с этим соусом на голову, так сразу и поймешь, кто тут в чьем вкусе, вонючка уличная! – и она замахнулась на Финна рукой, отчего ее грудь грозно заколыхалась.
Джори, оторопев, беспомощно взглянул на хохочущего Натинела, но тот лишь пожал плечами:
– Действительно, Джори, запах от тебя сейчас идет не из приятных!
Кифаред аж поперхнулся от возмущения, а Красотуля, заботливо постучав его по спине и прыская со смеху, села рядом, закинув ногу за ногу и закуривая длинную тонкую сигару.
– Ошибочка вышла, – заявила она, пуская дым прямо в лицо обескураженного Джори. – Не думай, что если я живу на улице Спрятанных Воспоминаний, так сразу гетера и вообще уличная девка. Наводчица я!
Финн смутился. Вронски действительно пару раз рассказывал ему про свою знакомую, работающую наводчицей и обладающую великолепным талантом проникать за любые двери, таинственным образом перевоплощаясь при помощи средств женской маскировки.
– Извини, – пробормотал кифаред.
– Забыли, – усмехнулась Марилла. – Будем считать, что ты просто отдал должное моему таланту перевоплощения!
– Но…
– Почему такой облик, интересуешься? – хмыкнула Красотуля, глубоко затягиваясь. – А кого ты ожидал увидеть в старом кабаке? Принцессу? А? Ну, чего скуксился?
– И впрямь, никогда не видел его таким сконфуженным, – заметил Вронски, отхлебывая эля из кружки. – Да ладно, Джори, окстись, она всегда так себя ведет с незнакомцами, чтоб лезть неповадно было. Сам понимаешь, в Новограде простой девушке сложно себя беречь. Давай лучше продолжим. Что там у тебя за беда была?
– Как я уже сказал, – Финн откашлялся и оглянулся на Красотулю, – как я уже сказал, есть одна барышня…
– Красивая, небось? – тут же влезла та в разговор.
– Да уж не чета мне! – буркнул кифаред. – И не просто барышня! Аристократка… – Джори вновь мечтательно уставился в потолок.
– Опять?! – Вронски аж подскочил с места. – Да ты совсем, друг, ополоумел! Мало тебе было той, что приказала вылить на тебя ушат смолы, по счастью, не кипящей, когда ты распевал ей серенады под окном? Или тот случай, когда нас с тобой чуть не повесили, обвинив в попытке похищения дородной девицы, которая сама сбежала от престарелого женишка? Или когда…
– Довольно! – Финн стукнул кулаком по столу. Он был уже порядком разозлен, и не желал, чтобы Натинел еще принялся читать ему нравоучения. – Эска совсем не такая! Она… она…
– Да ты так про каждую говорил, – резонно заметил вор.
– Нет! – возмутился певец. – Сударыня Эска тихая, скромная девушка, не чета тем расфуфыренным красоткам, что были до нее.
– Однако, она тоже аристократка, – со вздохом подытожил Натинел. – И что от меня потребуется на этот раз? Помочь тебе похитить ее из заколдованного замка? Отрубить голову ее ручному дракону? Отравить ее рыцаря?
– Постой ка, – перебила его стенания Марилла, – Уж ли не про Эску Гравитас ты сейчас говоришь?!
– Про нее, – мечтательно выдохнул Финн.
– Это дочка лорда Биораха Гравитаса, – пояснила Натинелу девушка. Тот разинул рот и схватился за голову. Лорд Гравитас представлял одну из наизнатнейших в Серебелле фамилий, стоя на самой верхней ступеньке социальной иерархии. Он уже почти целых двадцать лет являлся безоговорочным мэром Новограда, поддерживал партию монархистов во главе с вдовствующей королевой, владел крупнейшими мануфактурами и фабриками города и после смерти супруги негласно считался чуть ли не самым завидным женихом Серебелла, несмотря на почтенный возраст. В общем, этот лорд удерживал в своих руках достаточное количество силы и власти, чтобы желание Джори подобраться к его единственной дочери Эске с самого начала казалось с треском провальным.
– Да она же плоская, как камбала, и кожа у нее такого цвета, словно всю жизнь печенкой болеет! – как могла попыталась утешить Финна Марилла.
– Ты имеешь в виду ее стройность и аристократическую бледность? – в состоянии влюбленности никакие слова не имели власти над Джори, и он упорно продолжал считать объект своего обожания самым распрекрасным цветком на земле.
– Тьфу ты! – сплюнул Натинел. – И что же ты думаешь предпринимать?
– Ну, я подумал, что ты мог бы пробраться… – нерешительно начал Финн.
– И думать забудь! – резко оборвал его Натинел. – Я что, по-твоему, похож на самоубийцу?
Кифаред громко и горестно вздохнул, но Вронски был непреклонен. Да, он считал себя хорошим вором, но все же еще был только в лиге начинающих: в конце концов, ему недавно исполнилось всего лишь двадцать лет.
И тут Красотуля удивила всех:
– Пожалуй, я смогу помочь!
– Как?! – широко раскрытые глаза Джори были устремлены на нее со всем возможным вниманием.
– А вот так! По заказу одного человека, не будем упоминать всуе какого, я, приодевшись, устроилась в один дом служанкой, – начала рассказывать Марилла. – Даже не спрашивайте, каких усилий мне это стоило! Не иначе, как вмешался тот самый человек. Так вот, по совпадению, лорд и леди Кульпар, мои нынешние хозяева, устраивают скромный светский раут, персон не более чем на двадцать, по случаю шестнадцатилетия их дочки, сударыни Ринны. Чета Кульпар приглашает к себе знатных молодых лордов и леди, дабы во время приема подыскать приличного муженька для своего чада. Причем изюминкой вечера будет появление на приеме принца Кеагарана, сына нашей вдовствующей королевы: в конце концов, мальчику тоже скоро шестнадцать исполнится, надо и о будущем задумываться. А значит, лорд Гравитас с дочерью тоже непременно появятся: сударь Биорах, всем известно, давно лелеет мысль себя с королевской четой породнить. Так вот: Кульпары поручили составлять приглашения на раут своему камердинеру, древнему старику лет пятидесяти, который так неровно ко мне дышит, что, думаю, и не заметит даже, если с моей помощью на прием прибудет на одного человека больше.
– Красотуля, ты прелесть! – воскликнул Финн, подскочив на стуле и чуть не свернув локтем кружку. – Как я понимаю, никто не удивится появлению некоего лорда Натинела, прибывшего из провинции и привезшего с собой личного кифареда, чтобы понаслаждаться его дивным пением?
– Эй, угомонись, Финн! – Вронски дотянулся до его плеча и хорошенько встряхнул. – Опомнись, я не собираюсь изображать никакого лорда! Да за выдавание себя за знатную персону, если ты еще не забыл, полагается гильотина! И не думай даже!
– Хорошо, – неожиданно легко согласился Джори. – Уговорил. Я буду лордом, а ты кифаредом.
– Ну какой из меня кифаред?! – возмутился Натинел.
– Поэтому то я как раз и предложил вначале себя на эту роль, – резонно заметил Финн. – Впрочем, если ты все же хочешь быть лордом…
– Да не буду я ни тем, ни другим! – взорвался Вронски, вскакивая. – И вообще, советую тебе отказаться от этой дурацкой идеи! Плюнь ты на эту Эску и иди на улицу Молитв и Удовольствий, уверяю, там найдутся девицы и поаристократичнее! А с меня этих бредней хватит! Все! – вор развернулся и быстрым шагом вышел из «Приюта Ушедших Лет», громко хлопнув за собой дверью.
Марилла догнала Натинела спустя пару минут и зашагала по улице рядом с ним.
– Что? – хмуро буркнул тот.
– Тут вот какое дело, Натинел, – помявшись, призналась девушка. – Ну, я же упоминала, что по заказу устроилась работать в этот дом? Так вот, в заказе было еще одно условие, и за него предлагали такие большие деньги, что я согласилась, не выслушав подробностей, и…
– И теперь ты в беде? – Натинел остановился и повернулся к ней.
– Ну, не то чтобы… – вздохнула та. – Скорее нет, чем да. Я всего-то должна была найти одного человека и настоятельно порекомендовать ему обратить к моему нанимателю с целью получения интересной работы.
– Угу. И?
– Ну, этот человек – ты. А вот мой наниматель… тебе не понравится.
– С учетом того, что это наверняка как-то будет связано с приемом у Кульпаров, мне уже не нравится, буркнул Натинел.
– В общем, это лорд… лорд Карадок Вестигэйт, – быстро выдохнула девушка.
Вронски в который раз за этот день схватился за голову.

@темы: писательство, Серебелл